Артем Боровик

Леонид МИЛЬГРАМ

В НАШЕЙ 45-й

Давно это было – более 25 лет тому назад. В кабинет директора школы вошла милая женщина с «пустяковой» просьбой – принять в школу двух ее детей.

В ответ на стандартное «это невозможно, классы переполнены» дама очень мило улыбнулась, включила все свое мягкое очарование, и эстет директор не мог не капитулировать. Артем и позже считал, что я приглашал к себе его маму не столько из-за его проказ, сколько из желания еще и еще раз полюбоваться ее улыбкой.

Так началась постамериканская жизнь в 45-й Марины и Артема Боровиков.

Вхождение в эту жизнь поначалу не всегда было гладким – был период адаптации, когда «американцы» должны были притереться к новой обстановке, новому окружению, новым требованиям, а «аборигены» – приглядеться к новичкам из заокеанья и поставить знак качества, впустить их в свой круг. Думается, что адаптация облегчилась духом доброты и взаимопонимания, иронии и юмора, которые, смею думать, господствовали в школе и которые были присущи и семье Боровиков.

Помню, как Артем стойко отстаивал свое право на длинноволосостъ. В ход пошли и убеждение и власть (на моем гербе – кнут и пряник). Артем капитулировал, но заявил, что вынужден подчиниться этому покушению на демократию.

Вспоминаю и другое: ребята ехали в трудовой лагерь в Олайне (Латвия). Артем загорелся. Полагаю, хотел утвердить свое место среди ребят, да и манила новая для него ситуация. Галина Михайловна была категорически против – жалела бедного ребенка. Артем проявил характер и в лагерь поехал. Вкалывал на прополке капусты. Вернулся довольным. Победителем. Школьник Артем не был паинькой. В разговоре смотрит на тебя распахнутыми глазами (глазами мамы. Артем вообще был похож на мать, а Марина – на отца, правда, как он сам обычно говорит, «в улучшенном издании»), и ему было трудно не верить. Когда грешен – глаза с веселой хитринкой и обязательно какой-нибудь словесный каламбур или ироничный пассаж, невольно амортизирующий суровость готового карать администратора. Юмор и смех были вообще любимым приемом Артема, особенно когда он хотел увести собеседника от затронутой темы. На уроках (особенно гуманитарных предметов) Артем внимателен и активен. Учитель истории часто устраивал словесный турнир – сталкивал носителей разных точек зрения. Артем любил эти схватки, кидался в них аки тигр и пикировался с удовольствием. И уже тогда старался докопаться до истины. Историк – видимо, в воспитательных целях – приглашал ученика, получившего «двойку», на пересдачу в 6 или 7 утра. Лекарство действовало безотказно. К чести Артема (как и Марины) они ни разу не попали в эти сети. Артем был интересным учеником, стремившимся к знаниям. По-моему, для него были важны не только знания, но и процесс их добычи, при этом не только в классе и учебнике, но и в самостоятельном поиске. Его важно было заинтересовать и подтолкнуть, а дальше – свободный полет.

И Марину и Артема, смею думать, учили хорошие учителя. В журналистской судьбе Артема несомненен генетический приоритет Боровика-старшего, но, думаю, заметную роль сыграл и неординарный преподаватель литературы Феликс Раскольников с его умением не только дать позитивный запас знаний, но и привить способность мыслить, искать истину.

Для Артема Раскольников был ключевой фигурой в школе, правофланговым в череде учителей, большинство из которых гак или иначе влияло на формирование не только журналиста, но и – это главное – Человека, больше того – российского интеллигента, человека не только обогащенного интеллектом, но и способного жить для людей, подчас даже в ущерб себе.

Школа вообще была в некотором смысле кузницей журналистов – из нее вышли 5 главных редакторов газет и журналов. О профессиональных качествах этих журналистов должны говорить тиражи их изданий и их позиции. А вот человеческие качества – честь, достоинство, порядочность – могу гарантировать и я, как один из производителей. Как раз о чести, достоинстве и о профессиональных качествах Артема думал я, когда слушал слово Гусева – редактора «Московского комсомольца». Гусев сожалел, что у него с Боровиком не было общих проектов. Жаль и мне. Может быть, Артем мог бы индуцировать коллегам не столько искусство расследования, сколько целевую установку – поиск Истины. Вспоминаю, в 1987 году в Москве был министр обороны США. Его жена посетила школу в сопровождении супруги нашего министра Язова. В разговоре я упомянул, что наш выпускник – журналист некоторое время провел в армии США. Г-жа Язова аж подскочила – «Боровик ваш ученик?». Я подтвердил и порадовался журналистскому успеху Артема, который в своем поиске истины впервые приоткрыл занавес над истинным лицом нашего потенциального противника. Довелось мне быть в городе Риме. Остановился перед витриной книжного магазина. И вдруг – книга Артема об афганской войне. Зашел. Узнал, что книга – нарасхват. Прочитал. Порадовался за Артема – это записки участника событий, умеющего быть в самой их гуще, видеть и оценивать их изнутри. Думал об этом и позднее, когда слышал, как один из самых достойных наших генералов – Б.В. Громов – рассказывал о фронтовом журналисте Боровике, который в поисках Истины лез в самое пекло.

Кстати, военная тема всегда интересовала Артема. В классе 7-м или 8-м он собрал материал о войне во Вьетнаме и сделал интересный доклад в классе.

Конечно, и Артему и всем нам повезло, что он вступил на журналистскую тропу в новые времена, когда главным и реальным завоеванием общества стала свобода слова и печати, когда дозволен стал бесцензурный поиск этой истины. Вместе с тем убежден, что и в иные времена Артем нашел бы свой способ незаурядного самовыражения. У него были для этого хорошие учителя – Боровик-старший (чего стоит одно только интервью со Скорцени – вещь знаковая или несанкционированная властями встреча с А.Ф. Керенским!) и Юлиан Семенов. Нам всем повезло, что именно Артем принял на себя журналистское наследство Семенова и «С.С.» и сейчас одно из самых читаемых изданий. Артем обладал даром подбирать и привлекать интересных, готовых к предельной самоотдаче людей и создать хорошую команду. При всех славных качествах Артема – профессиональных и человеческих – я всегда опасался, что у него может не хватить деловых качеств (газета – это и бизнес). Но либо я его недооценил, либо выручила любовь. Тонкие руки изящной Вероники обладают железной хваткой. Эта любовь – отдельная тема, о которой я знаю мало. Но знаю, видел, как расцветал, таял Артем, лишь упоминая ее имя. Есть такая штука – счастье. Убежден – оно было даровано Артему в полной мере в отнюдь не спокойном сегодняшнем мире. Последний раз я видел Артема 1 сентября 1999 года – он выступал перед ребятами в актовом зале школы – том самом, в котором он получал аттестат, а Генрих Аверьянович, как всегда блестяще и не без ехидной иронии, поведал, что Артему в школьные годы, видимо, не хватало школьных знаний и он компенсировал пробел, посещая во время уроков соседний кинотеатр.

Вышло так, что это выступление Артема перед старшеклассниками 45-й стало, по существу, его завещанием нынешнему поколению вступающих в большую жизнь юношей и девушек. Артем звал ребят пронести через всю жизнь и быть проводниками уникального (цитирую дословно) духа 45-й – духа совести, духа интеллигентности, духа гражданственности и служения своей стране.

Дорогой, милый, светлый Леонид Исидорович! (Письмо Г.А. Боровика 1977г)

В этих стенах Вы выслушали такое количество благодарностей в свой адрес, что я просто физически ощущаю необходимость внести в этот поток благолепия трезвую ноту еще трезвого родителя.

И скажу Вам честно и откровенно, дорогой товарищ директор, Вы нам порядочно надоели! Вот Вы где у нас, родителей, сидите! Поясню свою смелую и нелицеприятную мысль.

Десять лет подряд каждый день нам, родителям, нет житья от Вас. Десять лет подряд каждый день (а если у некоторых несчастных родителей в Вашей школе учились вначале дочь, а потом сын, то не десять, а все пятнадцать лет!) наши дети за обеденным столом нам, родителям, ставят Вас в пример. Нам рассказывают за столом, как здорово умеет Леонид Исидорович обращаться с детьми, как он умеет шутить и смеяться, как он приходит в школу раньше всех и уходит позже всех, как он постоянно думает только о детях, как он умеет отчитать, не обижая, сердиться, не пугая, как умеет быть бескомпромиссным, но умеет и прощать невинные детские шалости вроде проползания группы ребят через все трубы школьного парового отопления. Нам все эти годы твердили о том, как Вы умеете держать слово и дисциплину, поднимать успеваемость и хорошее настроение, как Вы умеете, умеете, умеете…

В общем, нас воспитывали все годы Вами, дорогой товарищ директор! Ненавязчиво (они же Ваши воспитанники!), но достаточно твердо нам давали понять, что нам, родителям, до Вас во всех отношениях еще пилять и пилять!

Мы мрачно сидели за остывающей котлетой, безуспешно стараясь перевести разговор на другую тему – скажем, о бедственном положении школьников в Бронксе, штат Нью-Йорк.

Но наши чада были неумолимы. В отличие от Вас, они не так-то легко прощали нам наши прегрешения. Нашу невнимательность к ним. Нашу забывчивость к их просьбам. Наше неумение иногда правильно ответить на вопрос или сознаться, что мы не знаем ответа.

В общем, все эти жестокие для нас годы Мильграм, Мильграм, Мильграм…

Вы превратились в тяжелую ношу для нашего самолюбия. Из Мильграма Вы превратились, как минимум, в мильцентнер.

Так вот, заявляем Вам, дорогой Леонид Исидорович, нам надоело иметь Вас постоянным примером для подражания. Мы жаждем свободы, независимости и самостоятельности!

Поэтому, в отличие от наших детей, которые грустят, заканчивая Вашу школу, мы, родители, счастливы! И дуем в кино!

Счастливы, потому что это была для нас серьезная школа. Школа жизни. И школа человеческого таланта, человеческого общения.

И за это Вам спасибо от родителей, которые, как оказалось, нуждались в Вас иногда даже больше, чем их дети.

А теперь, поскольку школа специализированная, я перевожу все это на заграничный язык: сэнк ю вери мач и арриведерчи!

Genrikh Borovik

27 июня 1977. Moskow, USSR.